Одна из особых трагичностей женской натуры состоит в том, что женщины способны любить мужчину даже тогда, когда знают, что он негодяй, маньяк, бабник, бездельник или просто инфантильный ребенок. Последний объект в ряду перечисляемых мужских типов - это ты. Я анализирую наши отношения каждый день. Как заезженная пластинка заедает на одном и том же месте, любая моя мысль неизменно возвращается к тебе и застревает на тебе, со скрипом. Жесть. Я с каждым днем все лучше и лучше узнаю тебя, все хуже и хуже о тебе думаю. И все больше и больше тебя люблю.
Мое сердце постоянно сжимается, когда я вижу тебя в онлайне, когда читаю игривые послания других девушек у тебя на стене, когда читаю твои статусы в духе «Все просто прекрасно», или «Я люблю тебя, Иванова!» (и под ним рисунок самой Ивановой: «Я тоже люблю тебя! Спасибо за то, что ты есть!»).
Я не пишу тебе и не звоню, для меня это недопустимо. Но я до сих пор живу твоей праздной распиздяйской жизнью, как старая опустившаяся старуха, которая не способна ни на что, кроме того, чтобы жадно интересоваться делами других. Я не могу отпустить тебя. Я понимаю, что если бы ты пришел сейчас и сказал: «Давай попробуем все сначала», я бы ответила «Нет», потому что знаю, что это бессмысленно. Это будет лишь второе действие глупой трагикомедии, совершенно излишнее. К тому же, неинтересно смотреть пьесу, когда заранее знаешь, чем она закончится. Несмотря на все это, до сих пор я не могу тебя отпустить.
Проходит неделя. Я совсем разболелась и выгляжу весьма и весьма непохоже на тот идеал, к которому изначально решила стремиться. Я похудела (что неплохо), побледнела и обзавелась двумя роскошными кругами под глазами, потому что не могу уснуть по ночам, отслеживая тебя в сети. Моя простуда на губах не просто не проходит, она растет и ширится, как река по весне. Губы распухли и болят. Для довершения прекрасной картины остается лишь добавить, что я кашляю, как старая больная лошадь, и мой образ будет полным. Пушкин называл это «чистейшей прелести чистейший образец» и «гением чистой красоты».
И все же я знаю, что все пройдет. Что я перерасту тебя и забуду. Что я выздоровлю, морально и физически. Я еще буду смеяться при мысли о тебе и о том, как я страдала, как последняя лохушка. Просто этот этап надо пройти.
А пока я гуляю по Москве каждый день, с подругами или без. На Красной площади, должно быть, меня уже знают все милиционеры. Странно, как меня еще не задержали по подозрению в проституции. Я ничего не могу с собой поделать, меня туда тянет. Я каждый день фотографируюсь и самые удачные фотографии, где не видно моих больных расковырянных губ и кругов под глазами, выкладываю на свою страницу, чтобы ты мог видеть, как я беспечно улыбаюсь, сидя за столиком в кафе, или бегаю по центру Москвы в красивом сарафане, и мои волосы развеваются по ветру, или гуляю на высоченных каблуках по Нескучному саду, выглядя как девушка с обложки. Пусть ты думаешь, что у меня все хорошо. Не догадываешься, как мне хреново на самом деле.
В этот период я позволяю себе все, что захочу. Я ничего не делаю, смотрю старые фильмы, пью чай с медом, не отказываю себе ни в чем. Сейчас я имею право себя побаловать. Я буду делать все, что захочу, если это поможет мне забыть тебя и излечиться от своей тоски по тебе. Разумеется, если это не приносит вреда окружающим.
Начинается моя трудовая деятельность. Мне звонят с обеих работ, постоянно предлагая новых учеников. Я не хочу никого видеть и не хочу никуда ехать, но несмотря на мое вялое нудное сопротивление, меня оседлывают и, бодро шлепая по попе, отправляют рысцой, как зажравшуюся лошадь.
Я и вправду напоминаю сейчас себе лошадь. Такую типичную прокатную лошадь. Эти животные отличаются необыкновенной хитростью и завидной изобретательностью. Чувствуя на себе не очень опытного всадника, они делают все, что угодно, лишь бы получить лакомство ни хрена при этом не делая. Они притворяются больными и начинают надрывно кашлять или печально спотыкаться. Они прикидываются жутко пугливыми и старательно срезают углы, всем своим видом показывая, что там прячется страшное чудовище, невидимое человеческому глазу. Некоторые из них предпочитают прямо, без обиняков показывать свое отношение к работе. Они не пользуются всеми вышеперечисленными способами сберечь свою задницу. Они просто начинают подбрыкивать, вставать на дыбы, нестись вперед не останавливаясь, рассчитывая, что всадник не выдержит и упадет. И потом побоится сесть. Таким образом, они совершенно откровенно говорят «Отвалите все, я устала».
В своих попытках избежать работы я пыталась пользоваться первым набором способов, а именно: надрывными приступами кашля, унылым видом и тихим надломленным голосом. Однако ничего не помогало, мои работодатели оказались людьми черствыми и непонятливыми и с упорством, достойным лучшего применения, впихивали мне работу всеми возможными способами.
И вот, отягощенная, как в старые добрые времена, своей пятитонной сумкой, набитой книгами для занятий, я иду на работу. На мне высокие каблуки, обтягивающие черные джинсы и обтягивающая черная рубашка с глубоким вырезом и короткими рукавами. Глаза закрыты огромными, на пол-лица, зеркальными очками. Волосы распущены. Я чувствую себя высокой и красивой, пусть даже безнадежно больной, и слушаю две песни через наушники: это А-Студио «Еще люблю» и Меладзе «Безответно».
Каждое слово песен находит живой отклик в моей душе, состояние которой я могла бы описать двумя словами сейчас: злость и тоска. Я искренне надеюсь, что сейчас ты увидишь меня, такую распрекрасную, и поймешь, как жестоко ошибся. Но как назло, тебя нигде нет.
- Привет! - говорю я девочкам, собравшимся на кухне.
Они едят торт, смеются и весело что-то обсуждают.
- Ой! - говорит Тамила. - Что с твоим голосом?!
- Болею, - отвечаю я с улыбкой,полной трагизма.
- Он такой сексуальный, - говорит Тамила. - Такой низкий, с хрипотцой!
- Ага, - говорю я. Это правда. Голос действительно стал такой, хехе. В этом даже что-то есть.
- Зачем ты пришла так рано? - спрашивает Аня.
- К уроку готовиться.
- Зачем тебе готовиться к уроку, женщина? - восклицает Тамила. - На этих каблуках, в этих брюках и с этим эротичным голосом тебе не нужно готовиться к уроку!!! Тебе будет достаточно просто зайти в класс, тряхнуть волосами и начать говорить. Причем можно даже по-русски. Никто не будет против! Лучше поешь с нами торт. Ленка проставляется, уходит в отпуск.
- Тамила. - серьезно говорю я. - Если бы это была группа из одних мужиков, я бы так и сделала. Но женщины там тоже будут. С женщинами вариант с эротичным голосом и обтягивающими джинсами и прочими атрибутами мужского журнала не прокатит. Скорее, наоборот.
Я с достоинством выхожу с кухни, у порога оборачиваюсь, чувственным жестом провожу от живота к талии и томным голосом говорю: «Но торт я поем, бэйби». Я подмигиваю девочкам и утрированно виляя попой, иду в учительскую под их хихиканье.
Занятие проходит напряженно: слишком много людей, слишком жарко, и слишком разный уровень у всех. Более того, мужчины действительно ведут себя не очень сосредоточенно, когда я обращаюсь к ним. В следующий раз волосы надо будет собрать.
Во время урока каждый раз со мной происходит странная вещь. Я не могу до сих пор понять механизма этого явления, но как бы плохо или тяжело мне ни было в тот или иной период моей жизни (что, слава Богу, бывает нечасто), на уроке я вдруг обнаруживаю, что беззаботно смеюсь вместе со своими студентами и весело комментирую их смешные промахи, вызывая улыбки. Это не требует от меня никаких усилий, просто я действительно забываю обо всем остальном. Все отходит на второй план. Перед первым занятием с новой группой я могу дико волноваться, вплоть до болевых спазмом в животе, но на уроке я не могу этого показывать. Люди заплатили деньги не для того, чтобы смотреть на то, как я волнуюсь. Когда выходишь на середину класса перед целой группой взрослых, разглядывающих мою персону с откровенным, иногда скептичным, любопытством, ты должна показать, кто в доме хозяин. Спокойно и немного насмешливо улыбнуться, выпрямить спину, выглядеть одновременно и собранной и не напряженной. Быстро, но внимательно осмотреть каждого студента и поймать его взгляд. Люди, как правило, выводят свое мнение о тебе в первые несколько минут контакта, при этом семьдесят процентов информации они воспринимают визуально. Что из этого следует? Что их училка должна выглядеть на все сто, привлекательно, при этом не вызывающе; уверенно, но не фамильярно; энергично, но не задерганно. Даже когда я допускаю досадные ошибки, никто не должен догадаться о моем страшном смущении и струйке пота, который течет вниз по спине. Я обязана спокойной улыбнуться, сказать что-то вроде "Oh, excuse me, my mistake. Something must have gone wrong in my mind... Growing old, you know". И потом вести урок дальше, как ни в чем не бывало.
Занятия даются мне нелегко, особенно с каждой новой группой. В течение двух часов, пока продолжается занятие, я чувствую себя как на вулкане. После урока я одновременно выжата, как лимон, и бодра, как после холодного душа.
Так и сейчас - я говорю «До свидания» последнему ученику, и вдруг понимаю, что я не вспоминала о тебе, просто напрочь тебя забыла в течение последних двух часов. Вау. Круто. Трудотерапия - так это называется, да?
Собираю вещи и иду домой.
С чаем и медом сажусь за компьютер проверять почту. Сейчас около девяти часов. На своей странице в сети обнаруживаю песнюот тебя. Она называется «Я зову дождь». Грязно ругаюсь. Суть моих грязных выражений сводится к тому, когда ты оставишь меня в покое? Зачем ты постоянно втыкаешь в меня иголки? Я что, подопытная крыса? Только не говори мне, что сожалеешь, я не поверю. Просто тебе нечем заняться, мальчик мой.
Не могу удержаться и все же слушаю песню.
Милый друг, ушедший дальше, чем за море,
Вот тебе розы, протянись на них.
Милый друг, унесший самое самое
Дорогое из сокровищ моих земных.
Я обманут теперь и обкраден я.
Нет на память мне ни писем, ни кольца.
Как мне памятна малейшая впадина
Удивлённого навеки твоего лица.
Припев:
Я зову дождь, я зову дождь.
Ты не вернёшься и не придёшь,
Только лишь роза в вазе моей
Без воды уже несколько дней.
Я зову дождь, вчерашний дождь.
Но не проходит предсмертная дрожь.
Роза завяла в вазе моей уже несколько дней.
Как мне памятен просящий и пристальный
Взгляд, поближе меня приглашающий сесть.
И улыбка из великого издали,
Умирающего светская лесть.
Милый друг, ушедший в вечное плаванье,
Свежий холмик меж других бугорков,
Помолись обо мне в райской гавани,
Чтобы не было больше других маяков.
Какая красивая песня. Я слышала ее много лет назад и плакала тогда. Плачу и сейчас, потому что снова понимаю, как сильно скучаю по тебе. Перед моими глазами проносятся все счастливые дни, проведенные с тобой, каждая смска, каждое письмо, каждая встреча, каждое прикосновение и каждый поцелуй. Тебе плохо, наверное. Я снова прослушиваю песню, утирая сопли. Очевидно, она посвящена умершему дорогому другу. Что ж, спасибо, что похоронил меня, дорогой, это мило.
Знаешь, с твоей стороны нечестно, что ты мне пишешь. Неужели ты не понимаешь, что мне больно каждый раз, когда ты снова делаешь шаг на мою территорию? Мне больно даже когда я тебя вижу в онлайне, не говоря уже о получении сердцевзрывательных песен. Ах, милый, оставил бы ты меня в покое. Ведь для тебя это просто игра. Когда сидишь дома и отрываешь свою попу от стула только для того, что поесть и сходить в туалет, невольно захочется поразвлечься и немного романтики привнести в свою жизнь. За мой счет. Увы, ты пустой. Пустой. Пустой.
Да, ты стал ходить в спортзал, но кому и какой от этого прок? Кому-нибудь станет легче от того, что твой торс приобретет соблазнительную сексуальную бугристость? Да, так тебе будет легче зацепить какую-нибудь девчонку (хотя у тебя и так никогда не было с этим никаких проблем) или поиграть мышцами перед друзьями. Еще будет чем занять себя ночами - ставить фотоаппарат на режим замедленного спуска и фоткаться без футболки, напрягая мускулы. Потом загружать эти фотографии в сеть и читать восторженные комментарии жаждущих любви девушек. Хм. Но никому из тех, кто тебя любит, не принесет счастья твое физическое совершенство.
- Остановись! - говорит мне сердце. - Зачем ты так плохо думаешь о нем? Может быть, он и вправду скучает по тебе, тоскует, хочет все вернуть, но не знает, как!
- Да? - отвечают мозги. - Когда мужчина хочет все вернуть, действительно, взаправду, он не делает этого вот так, сидя за компьютером. Он отрывает свою жопу от стула, идет и делает что-нибудь. Он никогда не любил тебя, - обращается мозг ко мне. - Даже когда он клялся тебе в любви, он не сделал ничего ради того, чтобы тебя получить. Ничего. Красивых слов, дааа, было много. Да что там красивых - надрывных! А дел не было.
- Просто он еще ребенок! - говорит сердце. - Но он искренний, честный ребенок. Он просто многого пока не понимает. Но он скучает по тебе.
Мозг издевательски хохочет.
- Посмотри на страницы его подружек, - говорит он мне. - Твое тупое женское сердце меня задолбало.
Я открываю страницу одной из твоих подруг. У нее на стене загружена такая же песня. Я открываю страницу другой. То же самое. Я открываю страницу третьей. Можно я промолчу?
Знаешь, редко бывает такое сочетание: резкой боли и непреодолимого желания удариться в истерический хохот. Я падаю на диван и начинаю ржать как педальный конь. Сердце пристыженно заткнулось.
На своей странице я обнаруживаю сообщение от одного старого знакомого. «Как твои дела?» - написано там. «Давно не списывались».
«Дела не очень» - отвечаю я. «Переживаю по поводу, который не стоит переживаний, осознаю это и от осознания переживаю еще больше».
«Алинка» - отвечает он. «Везет же мне, постоянно я выхожу на тебя, когда ты из-за чего-нибудь переживаешь». Я улыбаюсь. Да. В последний раз, когда мы встречались, я находилась в психологически подавленном состоянии из-за обилия новостей о конце света, третьей мировой и вырождении мужского населения всего мира и нашей страны в частности. Представляю, какое впечатление я должна производить на него. Эдакая старая клуша, которая чуть что хватается за сердце и пьет валокордин. Как по-дурацки это, наверное смотрится со стороны. Хотя какая мне разница, как это смотрится. Да, я девушка, подверженная депрессивным состоянием, которые, правда, довольно быстро сменяются приступами непереносимой легкости бытия, как это называет моя мама. Как правило, чем выше бывает градус радужных эмоций, тем интенсивнее потом бывают волны черной тоски и неверия в светлое будущее.
«Хватит переживать» - пишет он мне. «Поедем со мной, я свожу тебя на машине на Воробьевы горы и пофотографирую».
Я тупо тырюсь в экран. Разве такое возможно? По-моему, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Воробьевы горы, фотографии и спокойный рассудительный Сашка, который сидит рядом, ведет машину и от которого можно не ждать стебной ремарки или еще какой-нибудь каки. И тут до меня доходит еще одна вещь: милый, я ведь всегда ждала от тебя чего-нибудь эдакого. Нехорошего. Я всегда знала, что ты способен на то, чтобы довести до слез стебными шуточками, а потом говорить: «А че я? Это же шутка была! Надо нервы лечить!» Ты один из многочисленных мужчин, которые способны смеяться, когда женщина плачет. Хрен с тобой. Меня ждут Воробьевы горы и фотосессия. Оставь меня в покое. Мы быстренько договариваемся, что он заедет за мной через полчаса. Я не буду одеваться нарядно. Я знаю точно, что в его приглашении нет ничего такого. Просто он чисто по-человечески хорошо ко мне относится. Знаешь, милый, я знаю так мало мужчин, которые относятся ко мне хорошо просто так, чисто по-человечески. Большинство особей мужского пола интересуются мной как качественной самкой, а не человеком. Когда до них доходит, что я не имею ни малейшего желания быть осчастливленной ими, они, как правило, остывают и идут искать более общедоступные, так сказать, популярные, варианты. Сашка не собирается разводить меня на примитивный флирт. Просто я сказала ему, что мне плохо, и вот, через полчаса его машина ждет меня у подъезда. Да, это старые жигули его родителей, ну и что? А мне и так хорошо. Зато они подходят под цвет моего ярко-красного плаща.
Мы едем на Воробьевы горы. Он ведет машину неторопливо и аккуратно. Я спокойно задаю ему вопросы, он обстоятельно на них отвечает. Постепенно я успокаиваюсь. Сидеть в теплой машине, слушая адекватные речи нормального молодого человека, с которым связывают общие школьные воспоминания, не примеряя при этом его на себя, - это редкое для меня удовольствие (Мне нравится, что вы больны не мной... Мне нравится, что я больна не вами...). Так спокойно и безопасно я чувствую себя только с папой. Нет, милый, я не влюблена в него. Твои поцелуи еще не остыли на моих губах и не перестали бередить мне душу, но умом я понимаю, что рядом сидит парень неизмеримо лучше тебя, и мое сердце просто переполнено благодарностью.
Знаешь, такое чувствуешь, когда ты, озябший и голодный, заходишь в чей-то дом, где тебя встречают хозяева, смотрят на твои посиневшие губы, качают головой и скорее ведут тебя на кухню, где тебя ждет горячий бульон и кусок мягкого хлеба. Казалось бы, эти люди ничем не обязаны тебе. Они не подписывали бумаги, в которой торжественно обещали кормить тебя горячим бульоном и угощать теплым хлебом. Они делают это просто из доброты. Такое было со мной один раз. После проведения нескольких уроков на курсах, я приехала домой к одной своей пятилетней ученице, полумертвая от усталости. Ее бабушка, увидев меня, не говоря ни слова, налила мне горячего чаю и положила на блюдце кусок свежеиспеченного пирога. Наверное, я дура, но эта незатейливая заботливость тронула меня до глубины души. Поверь мне, милый, созерцание горячих пирогов в обычное время не наполняет мою душу чувством глубокого благоговейного трепета. Но когда ты до смерти хочешь есть и промерз до костей, подобный знак доброты может тронуть до слез, а иногда перевернуть человеку душу и изменить его жизнь.
У Заболоцкого, поэта, которым я восхищаюсь, есть стих такой.
Это было давно.
Исхудавший от голода, злой,
Шел по кладбищу он
И уже выходил за ворота.
Вдруг под свежим крестом,
С невысокой могилы сырой
Заприметил его
И окликнул невидимый кто-то.
И седая крестьянка
В заношенном старом платке
Поднялась от земли,
Молчалива, печальна, сутула,
И творя поминанье,
В морщинистой темной руке
Две лепешки ему
И яичко, крестясь, протянула.
И как громом ударило
В душу его, и тотчас
Сотни труб закричали
И звезды посыпались с неба.
И, смятенный и жалкий,
В сиянье страдальческих глаз,
Принял он подаянье,
Поел поминального хлеба.
Это было давно.
И теперь он, известный поэт,
Хоть не всеми любимый,
И понятый также не всеми,-
Как бы снова живет
Обаянием прожитых лет
В этой грустной своей
И возвышенно чистой поэме.
И седая крестьянка,
Как добрая старая мать,
Обнимает его...
И бросая перо, в кабинете
Все он бродит один
И пытается сердцем понять
То, что могут понять
Только старые люди и дети.
Если после всех моих объяснений ты не понимаешь о чем этот стих, то я ничем не смогу помочь тебе, милый.
К чему я все это говорю?
К тому, что сейчас, когда я еду в машине рядом с Сашей, я чувствую примерно то же самое. Единственное мое желание - чтобы эта поездка никогда не кончалась. У меня даже пробегает в голове нехорошая мысль: было бы здорово, если бы в нас кто-нибудь слегка врезался, и мы бы провели пару часов на дороге, ожидая ГАИ. Я даю неблагодарной мысли хорошего пинка и продолжаю слушать своего спутника. Он рассказывает мне про свою семью, про организацию выпускного, про своих друзей и наших общих знакомых. Его речь чистая и связная. От меня ничего не требуется. Я просто сижу рядом, иногда задаю вопросы и слушаю. Если я начинаю что-то говорить, я знаю, что он выслушает меня и подумает над тем, что я сказала. ТЫ никогда не умел меня слушать. Ты постоянно перебивал, милый. Либо ты говорил, либо мы целовались. Парадокс заключался в том, что я боялась говорить тебе что-либо серьезное. Я стеснялась. Мне казалось, что сейчас ты начнешь хохотать и шутить над моими словами. Такое было пару раз. Мне было неприятно. С тех пор я либо молчала, либо шутила. (Тупая кретинка, где же были мои глаза???). Какое, оказывается, удовольствие - беседовать с человеком, который с уважением слушает меня и принимает меня всерьез. Мне хочется сказать ему: «Спасибо тебе, дорогой Саша. Сидеть тут, рядом с тобой, слушать твою спокойную неиздерганную речь, не ждать от тебя подвоха и видеть, как ты аккуратно ведешь машину - удовольствие, которого я была лишена три с половиной месяца. Ты, сам того не зная, льешь бальзам на мое израненное сердце. Я чувствую себя как замерзший ребенок, которого бережно завернули в теплое шерстяное одеяло и посадили в кресло, придвинутое к камину. Никогда не забуду этого. Н и к о г д а.»
Так проходит наша поездка. Мы подъезжаем к Воробьевым горам, выходим из машины, и направляемся к смотровым площадкам. Саша фотографирует меня на фоне раскинувшегося в вечерней дымке прохладного города. «Пойдем погуляем немного вниз?» - спрашивает он. «Давай» - говорю я.
Мы спускаемся к реке. На одном особенно крутом спуске он подает мне руку. В то мгновение, которое я сомневалась, протянуть ли свою холодную лапищу в ответ, перед моими глазами появился ты. В один из солнечных дней теперь такого далекого прошлого на таком же крутом подъеме ты взял меня за руку, чтобы помочь подняться. Я до сих пор помню прикосновение твоей горячей ладони. Ну уж нет. Ты не испортишь мне вечер сегодня. Я решительно цепляюсь за Сашину теплую сухую ладонь, и мы спускаемся к реке. Смотрим на проплывающие мимо речные трамвайчики, он снова фотографирует меня. Мы разговариваем о планах на будущее.
Потом возвращаемся к машине и едем домой мимо высотных зеркальных зданий Делового центра. Всегда мечтала побывать там. Видела их не раз на твоих фотографиях, милый, и думала, что они красивые. Вблизи эти стеклянные дуры поражают своей мрачностью и бездушностью. «Поедем дальше» - прошу я моего доброго гения.
Мы возвращаемся домой в двенадцатом часу. Когда Саша останавливает машину у моего подъезда, мы еще с полчаса не можем разойтись, разговаривая о латиноамериканских танцах. Оказывается, он их тоже любит. Вот так. Отучившись с человеком пять лет в одном классе, закончив институт, я только сейчас узнаю, что он любит латину и танцы. Я приглашаю его на концерт моих друзей-кубинцев, который будет через месяц в одном из клубов. Я смотрю на него и вдруг понимаю, что ему приятно мое приглашение, что ему действительно этого хочется. Мы договариваемся, что ближе к торжественной дате созвонимся.
- Я надеюсь, что в следующий раз, когда мы увидимся, - говорит он, - ты перестанешь грустить и будешь собой, жизнерадостной веселой Алинкой.
- Я постараюсь.
Я улыбаюсь и некоторое время смотрю на него.
- Спасибо тебе большое, Саш. Ты даже не представляешь, какой благодеяние ты сегодня совершил.
- Да ну, Алин. Какое благодеяние. Мне было приятно увидеть тебя.
- Давай. Еще созвонимся обязательно. Готовь себя морально к моим навящевым некрасивым приставаниям.
Он улыбается, я выхожу из машины и не оглядываясь иду к двери.
Спасибо. Спасибо. Спасибо.
Я прихожу домой и танцую до утра.
А. А-ва
P.S.Нравится язык, манера изложения,то что автор современник,и то, что автор все это пережил.Любовь у всех одинаковая - смею утверждать.
До завтра.Завтра будет следующая глава?
Доброе утро.Прочитал.Довольно интересно.Хотя многое уже предвижу. И тем не менее - продолжаю думать о том, что разбитая любовь на пользу каждому.Хотя это и очень тяжело.Спасибо.Ели будет продолжение с удовольствием прочту. :-)
Страницы: 1